ГЛАВА III.
Второй заключительный этап освободительной борьбы народов Восточного Кавказа против иноземного владычества (1722-1728 гг.)
- §1. Вмешательство иностранных держав. Персидский поход Петра I и его последствия (1722-1723 гг.)
- §2. Стамбульский договор. Дальнейшее развитие освободительного движения против иноземного владычества (1724-1726 гг.)
- §3. Заключительный период борьбы народов Восточного Кавказа против иноземного владычества (1726-1728 гг.)
- §4. Причины поражения и значение народно-освободительного движения
§1. Вмешательство иностранных держав.
Персидский поход Петра I и его последствия (1722-1723 гг.)
Победоносное завершение более чем двадцатилетней войны со Швецией в 1721 году открыло перед Россией широкие горизонты для начала военных действий на юге, к которым она исподволь готовилась уже несколько лет.[1] Начиная с этого времени, внешняя политика Петра I обретает уже черты имперской. Расширяя круг своих интересов, российское правительство пыталось найти торговый путь по суше в далёкую Индию. В связи с этим пристальный интерес Россия проявляла к ситуации в Закавказье и Иране.[2] После неудачных попыток проникнуть в Индию через Среднюю Азию путь по Каспийскому морю, с учетом крайнего ослабления Сефевидского государства, казался Петру I самым близким и удобным. По мысли Петра, Каспийское море должно было превратиться «в море, целиком принадлежащее России»[3]. Русское правительство рассматривало Каспийское море как дополнение к Балтийскому, овладев которым можно было обеспечить торговлю по Волго-Каспийскому пути и связать Западную Европу с Востоком через Россию. В результате всего этого роль Османской империи в торговле с Европой отодвинулась бы на второй план.[4] Для достижения этой цели Пётр I летом 1722 года предпринял специальный поход в прикаспийские районы Восточного Кавказа.
Весной 1722 года назначенные «в персидскую акцию» войска были собраны у Астрахани. Пехота и артиллерия были взяты на корабли, конница и регулярные войска следовали на Персию берегом моря через Дагестан.[5]
Накануне выступления, 15 июля 1722 года, был обнародован специальный манифест. Для его распространения на Восточный Кавказ был направлен А.Лопухин с 30 всадниками.[6]
В манифесте, адресованном «всем народам до коих то касалось»[7], в частности говорилось, что русские войска прибывают на помощь персидскому шаху, так как «под ногою его бывшей лезгинской земли владелец Дауд-бек и Казикумыкского уезду управитель, называемый Сурхай, которые из тех сторон от разных народов многих возмутителей и бунтовщиков собрав, против … высокостепенного шаха, нашего друга, объявил бунт поднять, его владения государство Ширванском обретающий городе Шемаху штурмом и боем взять, неточию нашего друга, его шаха, многих людей побили, но от нашей высокой стороны российских народов, которые по нашей по древнему обычаю в вышеупомянутый город для купечества ездили, без винно и немилостиво побив, пожитков и товаров их ценою всего около 4 миллиона рублей пограбя, взяли и таково время нашего государствования, что противно договору и мира…»[8]. Далее в обращении говорилось о том, что российская сторона неоднократно требовала от шаха «наказав их, сатисфакцию учинить, но, однако же …ничего не учинили». Поэтому «принуждены мы, прося и моля от господа бога победу на оных бунтовщиков… непобедимым нашим войскам, сами двигатца и надеяся на господа бога… крепко наказав и отыскать сатисфакцию». Манифест гарантировал местному населению, а также приезжим, в том числе и подданным «блистательной стороны оттоманской» в случае дружелюбного отношения полную безопасность. Любое насилие, проявленное со стороны русских войск должно было повлечь за собой строгое наказание»[9].
Как нетрудно заметить, главной целью похода в манифесте объявлялось наказание «бунтовщиков» Хаджи-Давуда и Сурхая, восставших против шаха и допустивших ограбление русских купцов в Шемахе. Но, конечно, не это было главной причиной, побудившей Петра I начать военные действия на Кавказе. Шемахинский инцидент был использован Петром I лишь в качестве повода. В действительности же целью похода было «присоединение к России важных для неё в экономическом и политическом отношении прикаспийских провинций Кавказа»[10].
Первоочередной задачей военной кампании 1722 года являлось овладение Шемахой – узловым пунктом русско-турецких противоречий в При-каспии.[11] Немаловажное значение имели также Дербент и Баку, причем эти два города русская армия должна была занять самостоятельно, а Шемаху – при возможном содействии грузинских и армянских отрядов. Картлийский царь Вахтанг VI должен был выступить во главе этих объединенных сил и открыть военные действия против Хаджи-Давуда, взять Шемаху, а затем пробиться к берегам Каспийского моря на соединение с русской армией, что должно было произойти между Дербентом и Баку.[12]
27 июля 1722 года Пётр I высадился в Аграханском заливе и впервые вступил на дагестанскую землю. В тот же день он отправил отряд под командованием бригадира Ветерани для занятия Эндирея. Но этот отряд, попав в засаду, вынужден был отступить с большими потерями. Тогда на Эндирей с большим войском был отправлен полковник Наумов, который «бросился на Андрееву деревню, овладел ею и превратил в пепел»[13]. В отличие от эндиреевского правителя Айдемира, остальные северокумыкские владетели – аксаевский, костековский и тарковский шамхал выразили готовность быть на русской службе.[14]
Когда русские войска вступили в небольшое Утамышское владение, расположенное недалеко от Дербента, они были атакованы 10-тысячным отрядом, возглавляемым правителем этого владения Султан-Махмудом. Однако нападавшие вскоре были обращены в бегство и русские войска «отдавая контрвизит, и, побыв там, для увеселения их сделали изо всего его владения фейерверк для утехи им (а именно сожжено в одном его местечке, где он жил, с 500 дворов, кроме других деревень, которых по сторонам сожгли 6)»[17].12 августа русская армия во главе с Петром I «достигла стоянки на приготовленном шамхалом месте на расстоянии одного перехода от Тарки»[15]. «Шамхал Адиль-Гирей встретил императора и… предложил 300 ароб для перевозки провианта, 250 голов скота для довольствия войска…, а затем просил Петра осчастливить своим посещением его дворец»[16].
Расправившись с утамышским правителем, Пётр I продолжил свой путь на Дербент, от «главнейших жителей» которого было получено письмо. В этом письме, в частности, говорилось: «Ныне тому другой год, что некоторые люди, собравшись от реки Куры до Дербеня великое разорение учинили… и теми местами овладели. А мы нижайшие в вышеупомянутом городе денно и ночно с трудностию от оных обороняемся и о вышеописанных разорениях многократно к его шахову величеству… просительно писали… всему свету известно, что между вашего величества и его шахова величества содерживается дружба и братство и никакого несогласия не было, и ныне о пришествии вашего величества все дербенские жители обрадовались и господу Богу хвалу воздают…»[18].
23 августа Пётр I без боя вступил в Дербент. Городом в тот момент управлял наиб Имам-Кули-бек, который встретил русское войско «за версту от города; наиб пал на колена и поднес Петру два серебряных ключа от городских ворот»[19]. Будучи шиитом и испытывая огромный страх перед восставшим народом, Имам-Кули-бек так обрадовался приходу русских войск, что Пётр I с немалым удивлением писал затем в Сенат: «Наиб сего города встретил нас, и ключ поднес от ворот. Правда, что сие люди нелицемерною любовию приняли и так нам ради, как бы своих из осады выручили»[20].
По-видимому, такой радушный прием Петру I был оказан не всеми дербентцами, а только шиитской частью населения города, которая, как уже было сказано, будучи опорой сефевидского господства в регионе, занимала привилегированное положение. К моменту появления русских войск Дербент уже несколько лет находился в осадном положении. Повстанцы во главе с Хаджи-Давудом постоянно угрожали городу, намереваясь очистить его от оккупационных персидско-кызылбашских властей. Поэтому неудивительно, что шиитские власти города, отчаявшиеся получить помощь от шаха, встретили русского императора как своего освободителя. За мирную сдачу крепости Имам-Кули-бек был назначен Петром I правителем города, пожалован чином генерал-майора и постоянным годовым жалованием.[21] Комендантом крепости был назначен полковник Юнгер.[22]
30 августа русские войска подошли к реке Рубас и заложили в непосредственной близости от табасаранской территории крепость, рассчитанную на гарнизон в 600 человек. Под властью Петра I оказались многие селения табасаранцев и кюринских лезгин на плоскости.[23] В течение нескольких дней «все окрестности Дербента и Мускура, лежащие между речками Ялама и Бельбеле» также перешли под власть русских.[24]
Таким образом, за относительно небольшой промежуток времени Россия подчинила себе значительную часть прикаспийских земель от устья Сулака до Мюшкюра, что дало основание Петру I поставить в известность Сенат о том, что «в сих краях с помощью Божьею, фут получили (т.е. стали твердою ногою)»[25].
Реакция Хаджи-Давуда и других феодальных владетелей Дагестана на появление и действия русских войск на Восточном Кавказе была различной. Сам Хаджи-Давуд, зная, что он был назван Петром I главным «бунтовщиком», для наказания которого он и предпринимал свой поход, стал усиленно готовиться к обороне своих владений. Об этом свидетельствует, в частности, сообщение А.И.Лопухина о том, что «всех горских жителей собирают к себе Дауд-бек и Сурхай ради войны против войск российских и сказывают, что их съезжаютца к Дауд-беку немало»[26]. Ещё до начала похода русских войск Хаджи-Давудом было начато строительство целого ряда крепостей и укреплений в стратегически важных пунктах. Восстанавливались также и старые крепости, пострадавшие в ходе войны с сефевидскими захватчиками. Принимались меры по укреплению армии, её оснащенности и обученности. Суннитское население возвращалось на освобожденные территории. Во всех своих действиях Хаджи-Давуд «опирался на широкую поддержку народных масс»[27]. С другой стороны, Хаджи-Давуд понимал, что он не сможет в одиночку устоять перед Россией. Поэтому одновременно он предпринимал попытки для налаживания отношений с Османской империей – главным противником России на Кавказе.
Что касается главных союзников Хаджи-Давуда по антисефевидскому движению Сурхая и уцмия Ахмед-хана, то их позицию по вышеобозначенному вопросу во многом можно охарактеризовать как выжидательную. Оба они, как только узнали о появлении русских войск в Дагестане, спешно покинули Ширван и вернулись в свои владения.[28] Как свидетельствуют источники, поначалу Сурхай и Ахмед-хан совместно с утамышским владетелем Султан-Махмудом намеревались оказать русским войскам открытое вооруженное сопротивление. Но в последний момент Сурхай, видимо, почувствовав, что русские вовсе не собираются его преследовать, отказался от своих первоначальных планов, заявив уцмию, что он «против войск его величества бороться не будет»[29].
После этого уцмий также решил воздержаться от открытого выступления, но не оповестил об этом утамышского владетеля, «толкнув на авантюру султана, сам остался в стороне, решив испытать возможные варианты исхода поединка»[30]. В результате утамышский султан вынужден был выступить против русских в одиночку с войском, доходившим до 10 тысяч человек. Потом уже выяснилось, что такое число войск было «не его, но многих владельцев под его именем, приводцем у них был Султан Мамут Утемишевский, а ожидали к себе на помощь владельца Сурхая»[31].
К чему привела вся эта затея, в которой каждый из феодалов искал свою собственную выгоду, нами уже было показано выше. Добавим только, что подобные примеры отсутствия единства среди местных феодальных владетелей были далеко не единичны, что было на руку иноземным завоевателям, которые, искусно используя эти «местные противоречия», на долгие годы устанавливали здесь свое господство.
В планы Петра I входило присоединение не только прикаспийского Дагестана, но и почти всего Закавказья. Поэтому русская армия, овладев Дербентом, готовилась к дальнейшему продвижению на юг.[32] С этой целью Пётр I отдал приказ генерал-адмиралу Апраксину собрать сведения «о дороге, как удобнее с так великою армиею достичь в оба места, т.е. в Шемаху и в Баку, послать до Низовой для осмотрения доброго человека»[33]. Однако из-за внезапно возникших затруднений Пётр I был вынужден отказаться от дальнейшего продолжения похода и вернуть основную часть армии в Астрахань.[34]
Перед уходом с Кавказа для сохранения здесь влияния России Пётр I принял ряд важных мер. В частности, тарковский правитель Адиль-Гирей был утвержден в звании шамхала Дагестана. От владетелей Кайтага и Буйнака были взяты аманаты в знак верности России.[35] Специальной грамотой от 1 сентября 1722 года Пётр I взял под свою защиту табасаранского владетеля Рустам-кади, обещав ему помощь войсками, «которые близ здешних краев обретаться будут»[36]. Назначив командующим всей оставшейся на Восточном Кавказе армии генерала М.А.Матюшкина, в конце сентября 1722 года Пётр I с основными силами отплыл в Астрахань. В результате проведенной кампании Россия установила контроль над прикаспийскими районами Восточного Кавказа до Дербента включительно.
Спустя некоторое время подверглись нападению и другие русские крепости, о чем доносил Петру I дербентский наиб Имам-Кули-бек, который писал, что «по возвращении вашего величества отсюда на построенную по указу вашего величества крепость на реке Дарбаге изменник уцмий напал, взял после боя…, а которая крепость на Рубасе и к той собравшись майсум через три дня приступал и бился… и как мы слышали Дауд-бек, собравшись многолюдством, намерен к тому городу приступить»[40].В некоторых крепостях, в частности в Дербенте, на Рубасе и Дарбахе были оставлены гарнизоны русских войск. После ухода основных сил русской армии эти гарнизоны оказались в исключительно трудном положении. Хаджи-Давуд, Ахмед-хан и некоторые другие горские феодалы предпринимали постоянные нападения на эти крепости, стремясь выбыть из них русские войска.[37] 23 сентября 1722 года шамхал Адиль-Гирей писал Петру I: «…по отшествии вашем злодей и изменник усмей сего сентября в 17 день напали с своими войсками на новопостроенную от вас в Кайтаке фортецию, осадил и жестоко приступая и хотя в оной фортеции пребывающие целые сутки противились, однакож он победу над ними получил, человек с 150 побили и пушки отобрав с собою увёз»[38]. Далее в том же письме шамхал пишет русскому царю о своих опасениях на то, что могут напасть и на него и «того ради прошу вашего императорского величества малое число пороху и свинцу ко мне прислать, також в сей нужде меня не оставить, но указать, чтоб конницы 4 или 5000 ваших верных подданных»[39]. Это письмо шамхала свидетельствует о том, что он, вступив в подданство России, отнюдь не чувствовал себя в безопасности, так как постоянно находился под угрозой нападения на него сторонников Ахмед-хана и Хаджи-Давуда.
В октябре 1722 года уцмий Ахмед-хан и бывший утамышский владетель Султан-Махмуд напали на одну из русских крепостей близ Дербента и «оной разорили и служилых людей во оном бывших побили»[41].
В том же месяце Хаджи-Давуд совместно с жителями Мюшкюра, Кубы, Кюры и Табасарана напал на русскую крепость у Рубаса. После сражения, продолжавшегося целый день, нападавшие отступили.[42]
Но вскоре восставшим всё-же удалось вернуть под свой контроль все земли вокруг Дербента,[43] что дало возможность Хаджи-Давуду и Ахмед-хану во главе объединенного войска напасть на саму Дербентскую крепость и держать её в осаде в течение недели. В Дербенте начался голод. «Здесь у нас дербентские жители вельми голодни, – писал Имам-Кули-бек Петру I, –понеже не имеют у себя пашни и пребывают с великою нуждою»[44].
Из всего этого видно, что Хаджи-Давуд не хотел мириться с захватом Дербента русскими войсками и присоединением его к России. Понимая важное экономическое и стратегическое значение Дербента, Хаджи-Давуд делал всё возможное для освобождения этого города от иноземного присутствия и присоединения его к своим владениям.
Вторжение русских войск на Восточный Кавказ и занятие ими прикаспийских территорий ещё более обострило и без того сложную политическую обстановку в регионе. Фактически оно ознаменовало собой начало прямого военного вмешательства иностранных держав в события, связанные с освободительной борьбой народов Восточного Кавказа против сефевидского владычества. Вмешательство России коренным образом повлияло на дальнейший ход событий в регионе и спровоцировало Османскую империю на ответные действия. Порта, искавшая удобный случай для вмешательства в закавказские дела, начала деятельную подготовку к собственному вторжению на Кавказ. Готовясь к этому, турецкий султан, как уже было отмечено выше, принял Хаджи-Давуда в османское подданство, надеясь использовать его в своих интересах. Это произошло в самом конце 1722 года[45], то есть уже после отвода основных сил русской армии. Хаджи-Давуд получил от султана жалованную грамоту, по которой он принимался в подданство Порты на правах крымского хана.[46] Ему давался ханский титул и власть над Ширваном, Лезгистаном и Дагестаном в качестве верховного правителя.[47]
К сожалению, в распоряжении исследователей на сегодняшний день нет текста данного договора. По этой причине мы не можем узнать о том, на каких именно условиях Хаджи-Давуд согласился принять османское подданство. По всей видимости, Хаджи-Давуд был вынужден пойти на такой шаг, так как к концу 1722 года на Восточном Кавказе после вторжения русских войск и захвата ими прикаспийских районов создалась крайне напряженная обстановка. В такой ситуации Хаджи-Давуду ничего не оставалось, как принять условия Порты и признать свою зависимость от неё в надежде на помощь султана в борьбе против России. Но, судя по тому, что Хаджи-Давуд был принят в подданство на правах крымского хана, эти условия были достаточно мягкими и давали ему максимально возможную в создавшихся условиях автономию.
Таким образом, с конца 1722 года Хаджи-Давуд стал официально признанным ханом Ширвана, где он фактически был правителем ещё задолго до этого.[48] Утверждение Хаджи-Давуда ханом Ширвана сильно задело гордого и амбициозного Сурхая и он «на Хаджи-Давуда великое сердце возымел, его ханом не признал… и объявил им (туркам – А.Б.), что понеже оные Даудбека, которой родом мужик простой, великим человеком сделали, а его как роднаго князя и владельца оставили и так обидели, он Порту поддаться не может, пока он реванжу над Хаджи-Давудом не получит»[49].
И действительно, с этого момента Сурхай из главного союзника Хаджи-Давуда превращается в его ярого противника. Он делал всё, чтобы вырвать власть из рук Хаджи-Давуда и самому стать правителем Ширвана. Все его последующие действия были направлены на достижение этой цели.
Как уже было сказано, вначале, когда Пётр I во главе своей огромной армии впервые появился на Кавказе, Сурхай совместно с уцмием и утамышским владетелем собирался открыто выступить против него и оказать вооруженное сопротивление. Видимо, такое решение было принято Сурхаем на горячую голову, сразу после того, как ему стало известно о том, что он числится среди двух «главных бунтовщиков», для наказания которых Пётр I будто-бы и прибыл на Кавказ. Но затем, убедившись, что у Петра совсем другие цели и он вовсе не собирается преследовать его, Сурхай отказался от своего первоначального намерения. К тому же, он чувствовал себя в достаточной безопасности, находясь в своей резиденции – Казикумухе, отдаленной от мест прохождения русских войск высокими горами. Заметим, что и в последующие несколько лет Сурхай не предпринимал каких-либо враждебных действий против русских войск. Больше того, Сурхай ещё в 1722 году пытался пойти на сближение с Россией и вступить в её подданство. Об этом мы узнаём из прошения Тарковского шамхала Адиль-Гирея Петру I от 12 декабря 1722 года. Шамхал писал: «Прежде сего Сурхай был под моим владением, после того сообщась с Дауд-бековым Усмеем, от меня отстал, и с ними ходил в Персию и её разорили, чего для меня он стал противен. Ныне же требует от меня он, чтоб о прошении его Сурхаевых вин просил я Вашего величества, желая он быть Вашего величества рабом и говорит, ежели Ваше величество своим милосердием вину ему отпустить соблаговолите, то он будет стараться в подданство привесть всех Дагестанцев. Прошу Вашего величества… отправить к нам свой милостивый указ, что вы его Сурхая, подданным своим признать соизволили; по моему рассуждению сие учинить возможно, и наипаче надлежит сущею между оными бунтовщиками дружбу, сим способом пресечь и в несогласии их привести, а они, как слышу, имеют ныне в Дербенте шпионов»[50].
Однако Пётр I отказал Сурхаю в его просьбе. Он считал, что ему «невозможно верить, пока он не покажет своей верности прямо против наших неприятелей, а именно против тех, которые живут близ Дербента»[51].
Под неприятелями, которые «живут близ Дербента», Пётр I, по-видимому, имел в виду кюринских и самурских лезгин и кайтагцев, оказывавших Хаджи-Давуду и Ахмед-хану, как свидетельствуют источники, постоянную поддержку в нападениях на русские гарнизоны.[52]
Отметим, что Сурхай и в последующие годы не раз пытался вступить в российское подданство. Так, в июле 1723 года он ещё раз обратился за этим уже непосредственно в Коллегию иностранных дел России. В своём обращении Сурхай клятвенно заверял российское правительство, что «дружба и пароль, которой я вам дал, и ныне оное содерживается, и кто вам недруг и мне недруг, а кто вам друг, то и мне также друг»[53]. Но царское правительство и на сей раз оставило без внимания обращение Сурхая.[54]
Такое усердное стремление Сурхая во что бы то ни стало вступить в российское подданство, можно объяснить тем, что он, по-видимому, полагал, что Россия так просто не откажется от своего первоначального плана по завоеванию всего Ширвана вместе с Шемахой. В таком случае, уже будучи под протекцией России, Сурхай мог бы реально претендовать на место правителя Ширвана и тем самым добиться «реванжу над Хаджи-Даудом» и достичь своей заветной цели. Однако честолюбивым планам Сурхая не суждено было сбыться.
В конце концов, добиваясь своих личных интересов, Сурхай совершенно откололся от освободительного движения и фактически оказался по ту сторону баррикад. Он стал вести самостоятельные боевые действия, направленные против Хаджи-Давуда, совершая набеги на Ширван, Шеки и Гянджу.[55] Существенных успехов во время этих разбойничьих нападений Сурхай не добился, но они нанесли огромный вред делу освободительного движения народов Восточного Кавказа против иноземного владычества.
Не лучшим образом в создавшихся условиях повели себя и другие дагестанские феодальные владетели. Они также не признали верховной власти Хаджи-Давуда. Более того, как свидетельствует архивный документ, собравшись в Худате, «горские де владельцы, содиняясь, намерены Ширванскую провинцию между собою разделить и положили на том, что владеть Шемахою и Бакою шавкал, Мускуром и Шабраном Хадже-Даудбеку, Каабою и Кулханом усмию, дербенским городом Магсуду, и при том договоре были у них турецкие посланники…»[56]
Обращает на себя внимание то, что в этом сговоре горских феодалов против Хаджи-Давуда участвовали и «турецкие посланники». Это может быть ещё одним свидетельством того, что уже в то время между Хаджи-Давудом и османскими властями существовали серьёзные противоречия. Однако создавшаяся к тому моменту напряженная обстановка и несомненно противодействие со стороны самого Хаджи-Давуда помешали дагестанским феодалам осуществить свои экспансионистские планы.
Таким образом, к концу 1722 года антисефевидская коалиция горских феодальных владетелей, образовавшаяся в своё время благодаря усилиям Хаджи-Давуда, практически распалась. Из крупных феодальных правителей лишь Али-Султан Цахурский продолжал поддерживать Хаджи-Давуда. В августе 1723 года Али-Султан также вступил в османское подданство.[57] Он был назначен «беглербеком Шекинского владения с присоединением к нему Захурского санджака». Ему предписывалось «будучи в тесной дружбе и союзе с удостоенным от нас титулом Крымского хана Ширванским беглербеком Хаджи-Дауд-ханом, всегда действовать совокупно для упрочения шариатских постановлений…, оказывая постоянно почтеннейшему духовенству должное уважение,… заботиться об исполнении религиозных уставов,… о защите края и покровительстве подданных, о развитии правосудия, искоренении разбоев и остерегаться всякого действия, клонящегося к притеснению и тиранству»[58].
В условиях распада антисефевидской коалиции Хаджи-Давуд прилагал усилия для привлечения на свою сторону других феодальных владетелей, подчас прибегая при этом к запугиванию и применению карательных санкций. За отказ выступить против русских войск Хаджи-Давуд «причинил мне и моему народу бедствия, разрушил мою столицу Хучни», – писал табасаранский владетель Рустам-кади Петру I.[59]
Как уже отмечалось, элементы насилия и грабежа присутствовали во всех без исключения народно-освободительных и революционных войнах. Характерны они были и для исследуемого нами движения. Но здесь нужно заметить, что очень часто эти насилия и грабежи не были непосредственно связаны с самим движением и логически не вытекали из него. Нередко они были результатом феодальных междоусобиц и склонности некоторых горских феодалов к различного рода набегам на соседние области. В подтверждение сказанному можно привести следующий достаточно наглядный пример. В конце 1722 года началось «выяснение отношений» между двумя грузинскими феодалами – картлийским царем Вахтангом VI и кахетинским правителем Константином II, более известном как Махмат-Кули-хан. Вах-тангу, армия которого состояла из грузин и армян, удалось разбить Махмат-Кули-хана, в войске которого преобладали персы и кызылбаши. Махмат-Кули-хан вынужден был отступить в Кахетию.[60] Отсюда он обратился за помощью «к лезгинам и другим кавказским народам, заключил с ними союз, обещав, что «если вы мне окажете содействие и поможете мне взять город Тпхис (Тифлис – А.Б.), я дам вам всё, что в нём есть»[61].
«В условленный день, до рассвета, – сообщает уже другой источник, – лезгины прибыли к городу Мцхета[62] и внезапно ворвались в него. Они рассыпались по городу, убивая всех, кого встречали, и грабили всё, что попадало им в руки…»[63]. Вслед за этим был захвачен и Тифлис. Таким образом, Константин сполна рассчитался с Вахтангом за прежние обиды.[64]
В отличие от анонимного автора Армянской хроники Джалалян сообщает и о предводителях горцев в походе на Тифлис. Ими были «Али-Султан, Исми и другие».[65] Надо полагать, что среди «других» был и Сурхай, всегда проявлявший склонность к подобным действиям.
Как видим, здесь мы имеем дело с обычной феодальной усобицей. Лезгины и другие дагестанские горцы были привлечены в неё одной из враждующих сторон в качестве наёмной силы. И поэтому можно с достаточной уверенностью сказать, что эти события не имели непосредственного отношения к рассматриваемому нами освободительному движению.
А между тем в самой Персии произошли события, положившие затем конец более чем 200-летнему правлению Сефевидов. 22 октября 1722 года афганцы во главе с Мир-Махмудом после шестимесячной осады захватили столицу Сефевидского государства – Исфахан. Шах Султан-Хусейн, явившись в лагерь Мир-Махмуда вместе со своими придворными, передал ему свою корону. Мир-Махмуд объявил себя шахом Ирана. Сефевидская знать присягнула ему. Вслед за Исфаханом афганцы захватили Кашан, Кум, Казвин и другие города центрального Ирана.[66]
В северных провинциях Ирана находился в это время сын Султан-Хусейна Тахмасп, бежавший из осажденной столицы, чтобы собрать войско для борьбы с захватчиками. После падения Исфахана он также объявил себя шахом Ирана, и вокруг него стали собираться антиафгански настроенные элементы. Однако Тахмасп в силу ряда причин так и не смог набрать достаточную для борьбы с афганцами армию.[67]
Падение Исфахана привело к дальнейшей эскалации напряженности в регионе и активизации захватнической политики сопредельных держав в отношении Закавказья и Ирана. После занятия российской эскадрой во главе с полковником Шиповым Энзели и Решта весной 1723 года Петр I первостепенное значение стал придавать захвату Баку – важного стратегического пункта на побережье Каспия.[68]
Еще находясь в Дербенте, Петр I 24 августа 1722 года посылал в Баку лейтенанта Лунина с «манифестом, приглашавшим город сдаться. Но бакинцы, подстрекаемые агентами Дауд-бека, не впустили Лунина в город и ответили, что русской помощи не желают»[69], хотя незадолго до этого от правителей города было получено письмо, в котором говорилось, что бакинские жители готовы «по оному вашего величества указу и манифесту служить и по нашему желанию в послушании пребыть»[70].
Большое значение взятию и освобождению Баку от сефевидских захватчиков придавал и Хаджи-Давуд. По его замыслу Баку должен был стать одним из главных торгово-экономических и политических центров независимого Ширвана. Хаджи-Давуд поддерживал постоянную связь с бакинским султаном Мухаммед-Хусейн-беком. Будучи ярым противником российской ориентации, Мухаммед-Хусейн-бек был готов сдать город Хаджи-Давуду.[71] Однако Хаджи-Давуд, занятый в это время по большей части обороной своих владений и налаживанием отношений с Россией и Турцией, не смог воспользоваться благоприятной ситуацией.
20 июня 1723 года российский флот под командованием генерал-майора Матюшкина вышел из Астрахани и взял курс на Баку. По прибытии Матюшкин отправил в город майора Нечаева с письмом «персидского посла Измаил-бека к султану…, в котором посол старался склонить султана, чтоб он сдал город российских войск предводителю»[72]. Однако бакинский султан, находившийся под влиянием Хаджи-Давуда, отказался допустить русские войска в Баку, ответив, что он не обязан «следовать совету Измаил-бека, ни же принимать от него повеления»[73]. Получив отказ, русские приступили к осаде крепости, которая продолжалась в течение семи дней.
Тем временем в самом городе султан Мухаммед-Хусейн-бек был схвачен сторонниками российской ориентации и брошен в тюрьму. Власть в городе перешла к юзбаши Дергах-Кули-беку, который затем написал письмо Матюшкину о том, что новые власти согласны сдать город.[74]
28 июля русские батальоны вошли в Баку. Приветствуя их, власти города преподнесли Матюшкину четыре ключа от городских ворот. Заняв город, русские войска расположились в двух караван-сараях и взяли в свои руки все важные стратегические пункты.[75]
Узнав о том, что султан держал связь с Хаджи-Давудом и собирался сдать ему город, Матюшкин приказал взять Мухаммед-Хусейн-бека под стражу. Затем султан и три его брата со всем их имуществом были отправлены в Астрахань.[76] Правителем Баку был назначен Дергах-Кули-бек, возведенный русским командованием в чин полковника. Комендантом города стал князь Барятинский.[77]
Занятие русскими Баку позволило им захватить почти всё каспийское побережье Восточного Кавказа. Это явилось серьёзным ударом по позициям Хаджи-Давуда. Потеря прикаспийских провинций значительно усложняла задачу воссоздания сильного и независимого государства на территории Ширвана и Лезгистана. Турки, в чьём подданстве находился в это время Хаджи-Давуд, ничем ему не помогли. Они были заняты решением своих собственных проблем.
После захвата Баку русские войска по намеченному плану овладели устьем реки Куры. Все эти территории, включая Гилянь, где уже находились русские войска, а также некоторые другие земли по побережью Каспия, были «признаны за Россией договором, заключенным в Петербурге с посланником Тахмасиба II Исмаил-беком 12 сентября 1723 года.[78] Этот договор, все статьи которого были написаны под диктовку петербургского кабинета, фактически стал своеобразным приговором развалившемуся Сефевидскому государству. В частности, вторая его статья устанавливала, что «…его шахово величество уступает его императорскому величеству всероссийскому в вечное владение города Дербент, Баку со всеми к ним принадлежащими и по Каспийскому морю лежащими землями и местами, також де и провинции Гилянь, Мазондрань и Астрабат,… дабы оными содержать войско, которое его императорскому величеству к его шахову величеству против его бунтовщиков в помочь посылает, и для того також де на содержание онаго войска от его шахова величества денежное вспоможение не требует»[79].
Интересно, что вначале Пётр I был намерен добиться от шаха «уступки» и Шемахи.[80] Однако затем, видимо, трезво оценив сложившуюся обстановку, отказался от этого.
Петербургский договор закрепил за Россией все прикаспийские области Восточного Кавказа, включая и такие важнейшие города, как Дербент и Баку. Лучшие средством укрепления позиций России в захваченных провинциях Пётр I считал увеличение в них христианского населения за счет уменьшения мусульман-суннитов. Ещё в мае 1724 года Пётр указывал Матюшкину: «…стараться всячески, чтоб армян призывать и других христиан, …а басурман зело тихим образом, чтоб не узнали, сколько возможно убавлять, а именно турецкого закона (суннитов)»[81]. Как правильно замечает В.Лысцов, Пётр I стремился провести две взаимно обусловленные меры: выселение из Прикаспия мусульман (единоверных Турции суннитов) и поселение там единоверных России христиан.[82] Подобная политика дискриминации и геноцида суннитского населения, фактически подхваченная Петром I у сефевидских шахов, приводила к массовому исходу лезгин и других суннитских народов из прикаспийских областей в другие районы Восточного Кавказа. Это привело к ещё большему уменьшению суннитского населения в прикаспийских районах, в частности, в таких городах, как Баку и Дербент.
Таким образом, вмешательство России коренным образом повлияло на дальнейший ход событий, связанных с освободительной борьбой народов Восточного Кавказа против сефевидского владычества. Освободительное движение вступило в новую фазу своего развития. Если на первом этапе оно носило исключительно антисефевидский характер, то теперь, движение приобрело еще и антироссийскую направленность. К середине 1723 года России удалось захватить почти весь Западный Прикаспий. Петербургский договор закрепил за ней эти новые территории. В результате часть земель, освобожденных Хаджи-Давудом от персидско-кызылбашских захватчиков, снова попала под иноземное владычество. Вмешательство России явилось одним из главных факторов, приведших движение к поражению.
§2. Стамбульский договор.
Дальнейшее развитие освободительного движения против иноземного владычества (1724-1726 гг.)
Занятие русскими Баку до предела обострило русско-османские отношения. Дело едва не дошло до войны, которую на данный момент не желала ни одна из сторон. Противостояние двух держав закончилось 12 июня 1724 года подписанием в Стамбуле мирного договора. По этому договору Османская империя признавала за Россией прикаспийские провинции, как добровольно уступленные ей Ираном. Россия же признала за Османским государством почти всё остальное Закавказье.[83]
Важное место в договоре занимал вопрос о Ширване, который должен был представлять собой особое ханство ширванских лезгин во главе с Хаджи-Давудом. Об этом говорилось в первой же статье договора: «Поелику Лезгины ширванские, яко мусульмане, прибегли под протекцию Порты, и Порта приняв их под протекцию постановила над ними ханом Дауд-Бега, и снабдя его на сие достоинство дипломом, определило местом пребывания его город Шемаху»[84].
Граница между двумя договорившимися империями разделяла Восточный Кавказ на две части. Она определялась следующим образом:
первый пограничный знак ставился между Шемахой и побережьем Каспийского моря в расстоянии 1/3 пути от Шемахи к морю по прямой линии;
второй пограничный знак ставился в 22 часах средней езды от Дербента на запад в сторону гор «внутрь земли» с таким расчетом, чтобы между ним и первым знаком, поставленного от Шемахи, было расстояние в 22 часа средней верховой езды по прямой линии;
третий пограничный знак ставился на месте впадения Аракса в Куру и соединялся с первым прямой линией. Все земли, лежавшие к востоку от этих знаков и линий отходили к Российской империи, а к западу – к османской Турции.[85]
Как видим, разграничение русской и турецкой сфер влияния по договору не поддается никакому объяснению. Оно, как правильно замечает Р.М.Магомедов, «поражает умозрительным, отвлеченно-математическим характером…. Геодезические и топографические точки выбирались на карте и соединялись прямыми линиями, составители, судя по всему, не понимали, что «режут по живому»: ни вековые исторические и хозяйственные связи, ни этнический состав, ни политическое равновесие совершенно не принимались во внимание. Воистину, с тех пор как будто какая-то злая судьба висит над жителями этих земель: еще не раз в их истории будут их рассекать произвольные линии границ, проводимые людьми, которым не придется самим испробовать на себе последствия такого «землеустройства»!»[86]
Политический статус Ширванского ханства по договору определялся следующим образом: «Понеже места в ширванской провинции, принадле-жащия к Порте, почитаются особым ханством, того ради, город Шемаха имеет быть пребыванием хана; но город да останется в прежнем состоянии, без всякаго новаго укрепления, и со стороны Порты да не будет в нём гарнизона, и ни же отправлять туда войски, исключая случаев, что или хан взбунтует и выйдет из послушания, или между жителями провинции той окажутся непорядки, вредные интересам Порты, или они предпримут неприятельские действия на принадлежащия царю места и земли; в таких случаях Порта иметь будет право, для пресечения всего того с своей стороны потребное число войск отправить чрез реку Куру, с позволения однакож российских командиров»[87].
Согласно договору Порта не имела права держать в Шемахе «ни гарнизона, ни губернатора, ни коменданта, ни какого-либо гражданского или военного чиновника, состоящего на её службе или турка по происхождению, ни чинить там суд и расправу под каким бы то ни было предлогом», исключая случаев указанных выше.[88]
Следует также отметить, что по договору разграничению подлежали земли только до реки Дарбах, «где конец будет Ширванской провинции»[89], а прикаспийские районы, расположенные севернее этой реки, а также провинции Гилянь, Мазандеран и Астрабат признавались за Россией по условиям Петербургского русско-персидского договора от 1723 года.
Таким образом, Стамбульский договор официально признавал созданное Хаджи-Давудом на освобожденных от персидско-кызылбашских захватчиков землях суннитское лезгинское государство, как отдельное ханство с предоставлением ему внутренней автономии. Правда, границы ханства были при этом сильно урезаны. Прикаспийские районы вместе с городами Дербентом и Баку отходили по договору к России. Ширванское ханство становилось своего рода буферным государством между двумя империями.
Стамбульский договор, как уже отмечалось, в равной мере имел огромное значение для заключивших его сторон. Немаловажное значение договор имел и для народов Восточного Кавказа в том плане, что он предотвращал предполагавшееся здесь столкновение двух мощных держав, что неизбежно привело бы к непредсказуемым последствиям для местного населения. Но с другой стороны, Стамбульский договор создал все условия для дальнейшего расширения масштабов российско-османской экспансии в регионе.
Согласно договору, правителем, образованного на территории Ширвана «особого ханства», стал Хаджи-Давуд. Казалось бы, это должно было склонить его к безоговорочному признанию договора. Однако, как показывают архивные документы и свидетельства современников, Хаджи-Давуд выступил против этого договора, не признав его условий. Хаджи-Давуд, мечтавший о создании сильного независимого государства на всей территории Ширвана от Баку до Кюре, и от Дербента до Куры не мог согласиться с условиями договора, сочиненного за его спиной двумя враждебными ему государствами, предусматривавшего признание части его владений за Россией и предлагавшего ему роль послушного орудия в руках османского султана. Хаджи-Давуд открыто заявил о своем несогласии с установленными договором новыми границами и чинил всякие препятствия при их разграничении. По этой причине оно «чрезвычайно затянулось» и закончилось только через три с половиной года после заключения договора. «Затруднения причинял, – как прямо указывает П.Г.Бутков, – два года Дауд-бег, что России достались земли при Каспийском море, от которых Шемаха питалась»[90]. Об этом же сообщает и современник событий, член комиссии по разграничению границ с российской стороны, майор И.Гербер, который писал: «Когда в 1724 году между Россиею и турками трактаты заключены быть могли о персидских делах, то от турков в Шемахе поставленной хан Хаджи-Дауд наперед уведал, понеже по трактатам все хлебородные места, Шабрань и Мушкур, под Российской империи будет, что так Шемаха принуждена будет милости у русских просить, того ради доношением и предложением своим Порте отоманской к тому приводил, что оное сочинение границы… два года продолжалось»[91].
Надо полагать, что Хаджи-Давуд, кроме Мюшкюра и Шабрана, не прочь был вернуть себе и другие ширванские земли, захваченные Россией, в том числе Дербент и Баку. На это намекает и сам И.Гербер, отмечая, что «ежели б что, все трактаты уничтожены и виды переделаны б были, ежели то могло учинено быть, в чём хан (имеется в виду Хаджи-Давуд – А.Б.) великой резон имел»[92].
Всё это является ещё одним свидетельством того, что Хаджи-Давуд вовсе не собирался «идти на поводу у Турции», как утверждают некоторые авторы.[93] Будущее Ширвана Хаджи-Давуд видел только в его независимом существовании. Этого он надеялся добиться после отказа России с помощью единоверной Турции. Оказавшись между этими двумя супердержавами, Хаджи-Давуд, как умный и дальновидный политик, старался использовать их противоречия в собственных интересах. Однако Стамбульский договор практически свёл эти противоречия на нет. С этой точки зрения, он также был крайне невыгоден Хаджи-Давуду. С другой стороны, подписав данный договор, Порта фактически предала Хаджи-Давуда, «выторговав» у России за счет части Ширвана всё остальное Закавказье.
Всё вышеприведенное даёт нам достаточно оснований утверждать, что с момента заключения Стамбульского договора освободительное движение народов Восточного Кавказа принимает и антиосманскую направленность. Именно с этого времени противоречия между Хаджи-Давудом и Портой принимают глобальный характер и становятся неразрешимыми.
Считается, что недавний союзник Хаджи-Давуда казикумухский Чолак-Сурхай также не признал условий Стамбульского договора.[94] По-видимому, на такое решение Сурхая повлияло и то обстоятельство, что его владение согласно договору также подлежало разделу. Тот же И.Гербер писал по этому поводу: «По надлежащему разделению границы с турками, по сочиненным трактатам, подлежит к Российской империи земля, 6 часов езды из сего уезда, или владения Зурхаева; только Зурхай свой уезд разделить отнюдь не дает, и турки ево к тому принуждать не хотят и не смеют и объявили России, что она вольна у Зурхая землю силою взять»[95].
Казалось бы, такая позиция Сурхая должна была вновь сблизить его с Хаджи-Давудом. Однако, как свидетельствуют источники, Сурхай продолжил свою политику набегов и грабежей на соседние территории, направленную, прежде всего против самого Хаджи-Давуда.
По договору в сферу влияния России отходил и весь Табасаран. Майсум и кадий были подчинены дербентскому наибу и русскому коменданту в городе. За преданность русскому престолу табасаранскому майсуму было определено жалованье 200 рублей в год.[96]
Что касается других дагестанских феодальных правителей, то их владения не входили по договору в зону разграничения.
Стамбульский договор привел к резкому усилению экспансии России и Османской империи на Кавказе. Если раньше эти две державы действовали здесь с оглядкой друг на друга, то теперь, договорившись, Россия и Турция приступили к открытой оккупации бывших персидских владений. Стремление обеих держав как можно быстрее закрепить за собой эти провинции приводило к ужесточению их политики на завоеванных территориях. Беззаконие и гнет иноземных захватчиков вызывали справедливое возмущение местного населения и недовольство феодальных правителей. Это привело к ряду народных восстаний и выступлений местных феодалов.
Так, в 1724 году в Баку произошло восстание жителей города против российских властей, которое «было жестоко подавлено, причем многие жители бежали в Персию, а в опустевший город были переселены жители из Казани»[97].
По другим же сведениям в том же 1724 году в Баку произошёл заговор группы феодальной знати во главе с Дергах-Кули-ханом.[98] Об этом П.Г.Бутков пишет следующим образом: «В течение 1724 года открыта в Баку измена. Проведали, что юсбаша Магмут-Дерга-Кули… намерение имеет изменить… для чего переписывался уже с Дауд-Бегом, и уложили, что Дауд-Бег должен был в назначенный день с великим числом отборного войска из Шемахи придти в Баку; и тогда хотел юсбаша с ним соединиться…»[99].
Но антироссийское выступление бакинского хана вскоре было подавлено. Об этом сообщает И.Гербер: «Как сие открылось, то он (Дергах-Кули-хан – А. Б.) с тремя главнейшими спасся и в Шемаху уехал. А из других бакинских обитателей несколько были казнены, а другие в Россию в ссылку посланы… И так; большая часть города Бака жителями стало пусто…»[100].
Чуть раньше подобное выступление против российских властей произошло в Дербенте. Оно также было подавлено.[101]
Восстал против России и тарковский шамхал. «Тарковский Адиль-Гирей шавхал соединился з Даудбеком, усмием и Сурхаем, говорится по этому поводу в одном из архивных документов, – искав хлеб, хотят идти войною на новопостроенные крепости в чем де между собою говорят, что войско российское пришло сюда не по добро, лучше де нам собрався всю учинить на них войну, а хотя Даудбек им в том не доверяет, однако дал в том душу, что с ними идти…»[102] Надеялся Адиль-Гирей и на помощь со стороны турецкого султана и крымского хана. Однако в последний момент никто из них не поддержал шамхала. Тем не менее, Адиль-Гирей с 30-тысячным войском в 1725 году напал на русскую крепость Святой Крест, но был отбит с большими потерями.[103] Осенью того же года против шамхала был направлен отряд во главе с генерал-майором Кропотовым, которому было приказано «всячески трудиться, чтобы его шамхала, добыть в свои руки»[104]. Исполняя приказ, Кропотов разорил владения шамхала, в том числе и его резиденцию – Тарки. Адиль-Гирей бежал в горы. Но через некоторое время явился к русским с повинною, однако был арестован и сослан в город Колу Архангельской губернии.[105] После этого правительство Екатерины I отменило звание шамхала и поручило «всею землею его управлять генералу, начальствующему в крепости Святого Креста»[106].
Подобные выступления, направленные против иноземного господства, происходили на Восточном Кавказе и в последующий период.[107] Это заставило царское правительство и Порту принять ряд мер для укрепления своего влияния в регионе. В 1726-1727 годах главнокомандующий русскими войсками на Кавказе и в Прикаспийских областях генерал-аншеф В.В.Долгорукий добился повторной присяги от владетелей Кумыкии, Табасарана и Кайтага. Впервые были приняты в российское подданство старшины влиятельного союза Акуша-Дарго, Кубачи, утамышский султан и аварский Умма-хан.[108] В этот же период кубинским правителем был назначен Хусейн-Али, сын убитого Султан-Ахмед-хана.[109] На берега Аграхани и Сулака было переселено 1000 семей гребенских казаков. В Аграханский редут был переведен батальон пехоты, а в окрестности Святого Креста – семь драгунских полков.[110] Подобные же меры принимались и со стороны Порты, которая также старалась привлечь на свою сторону как можно больше местных феодальных правителей. Так, ещё в 1724 году турецкий султан отправил «Жалованные грамоты» Сурхаю, уцмию Ахмед-хану и его сыну Магомед-хану. Сообщая об этом, русский посланник в Стамбуле И.И.Неплюев уточнял: «Да таковых же пять жалованных грамот послано для раздачи Дагестанским князьям, которых имена неизвестны, остановлены на имена их в тех грамотах места»[111].
После смерти Петра I политика России на Кавказе потеряла на какое-то время целенаправленность и динамизм. Этим не замедлила воспользоваться Порта, которая начала нарушать условия Стамбульского договора. Как уже было показано, по этому договору Турция не имела права держать свои войска на территории Ширванского ханства. Но, несмотря на это, в 1725 году турецкие войска под командованием Сары-Мустафа-паши после захвата Гянджи вторглись на территорию Ширвана. Однако они получили здесь решительный отпор от повстанческих сил во главе с Хаджи-Давудом, и как говорится в архивном документе «разбежались толпами».[112] Турецкий султан ещё раз убедился в том, что Хаджи-Давуд не станет следовать его воле.
Надо сказать, что турки и в последующие годы неоднократно предпринимали попытки ввести свои войска в Шемаху и безоговорочно подчинить себе весь Ширван. Так, в одном из документов от 1726 года говорится о том, что «…из Царьграда (Стамбула – А.Б..) велено одному турскому паше в Персии с войсками итти на время в Ширван и в Шемаху для успокоения тамошних народов своевольств… в силу заключенного между Россией и Портою о Персии трактата, как по оному туркам позволение дано в случае каких явившихся в Ширване противностей и бунтов от народа входить туда для успокоения оного на время, и потом паки оттуду выходят, не оставляя в войск своих никого»[113].
Внешнеполитическая деятельность Хаджи-Давуда в этот период была всецело направлена на обуздание захватнических устремлений соседних держав и обретение независимости. Турки всячески старались использовать его в собственных интересах. Россия также относилась к нему враждебно. Лишившись поддержки и со стороны дагестанских феодальных владетелей. Хаджи-Давуд оказался в полной политической изоляции. Но и в таких условиях он продолжал проводить самостоятельную политику, направленную на возрождение ширванской государственности.
Во всех своих действиях Хаджи-Давуд опирался на широкую поддержку народных масс. Об этом, вопреки мнению некоторых авторов, неопровержимо свидетельствуют архивные документы и показания современников. В одном из таких документов, например, говорится о том, что по фирману шаха Тахмасиба II от месяца рамадана 1136 (1724) года уцмию Ахмед-хану предписывалось со своим отрядом двинуться на Шемаху против Хаджи-Давуда, которому «…беспутные жители той местности оказывают содействие».[114] Й.Хаммер в своей «Истории османского государства» на основании турецких источников пишет о том, что жители Ширвана настойчиво просили турецкое правительство очистить их страну от шиитов и умоляли назначить ханом Хаджи-Давуда.[115] О широкой поддержке народа говорит и такой хорошо известный факт взятия Шемахи Хаджи-Давудом не без помощи большой части городского населения, среди которых находились и представители знати. Небезынтересно здесь привести один любопытный архивный документ, составленный со слов некоего жителя Дербента Муртозакули, находившегося в Шемахе во время её осады отрядами повстанцев во главе с Хаджи-Давудом. При встрече с Петром I Муртозакули сообщил ему следующее: «…как де были бунтовщики в Шемахе,…знатные же, а именно Хаджи-Ибрагим, Хаджи-Магомет – Эммин, Хаджи-Измаил и многие которых и имян не может упомнить к ним же пристали и соединились».[116]
Хаджи-Давуд пользовался поддержкой не только лезгинского, но и других суннитских народов Восточного Кавказа. Об этом, в частности, свидетельствует источник, в котором говорится, что жители Гянджи, вступив в переговоры с подошедшим в мае 1722 года во главе большого войска Вахтангом, говорили ему: « Лезгины не пришли бы к нам в нашу страну, если бы не имели единомышленников в соседних с нами областях, среди окружающих нас народов. Они пришли по их наущению, как единоверцы их сунниты».[117]
Но в разрушенной войной стране, в условиях разрухи и нищеты, поддержка народа не могла быть бесконечной. И Хаджи-Давуд это хорошо понимал. Он делал всё возможное для облегчения тяжелого положения народа. Для этого нужно было возродить экономику страны, основу которой составляло производство шёлка. Поэтому в первую очередь восстанавливались шелковые фабрики и мануфактуры. Возрождалась торговля, о чем свидетельствует И.Гербер, который писал, что «нынешние бунтовские обитатели питаются ещё малым торгом»[118]. Но на пути хозяйственного возрождения страны стояли немалые трудности. Восточные прикаспийские районы Ширвана вместе с такими важнейшими торгово-экономическими центрами, как Баку и Дербент, а также богатыми хлебом провинциями, как Мюшкюр и Шабран, были заняты российскими войсками. «Видно, доходы и губерния также с прежними не равняются, – писал И.Гербер, – ибо большая половина Ширвании под российской империей состоит»[119]. Экономическому возрождению страны мешали и постоянные происки османской военщины, а также всё ещё продолжавшиеся опустошительные набеги со стороны некоторых дагестанских феодалов.
Параллельно с восстановлением экономики Ширвана Хаджи-Давуд заботился и об укреплении своего политического влияния в стране. Суннизм был объявлен государственной религией. Принимались меры по созданию новых государственных и общественных структур. Отмечая это, тот же И.Гербер писал: «Ныне шемахинские жители все сунны… Главные чины, как духовные, так и гражданские, ныне даны тем, которые во время ребелии перед другими бунтовщиками услуги свои Хаджи-Дауду и Зурхаю оказали»[120]. И далее крайне враждебно настроенный к восставшему народу русский офицер пишет, что «на место прежде бывших вежливых и просвященных персиян ныне все грубые бунтовские мужики»[121].
Как уже отмечалось, Россия на занятых ею прикаспийских территориях проводила ярко выраженную антисуннитскую политику, направленную на вытеснение суннитского населения из этих районов. Вследствие этого из Баку, Дербента, Мюшкюра, Сальяна и других ширванских провинций, отошедших к России, сунниты толпами уходили в западные внутренние районы Ширвана, находившиеся под властью Хаджи-Давуда. В свою очередь шииты и армяне покидали Ширванское ханство и переселялись в районы, занятые Россией. С учётом этого надо полагать, что население Ширванского ханства к концу правления Хаджи-Давуда состояло в своём подавляющем большинстве из лезгин и представителей других суннитских народов Восточного Кавказа.
Таким образом, русско-турецкий договор, заключенный в 1724 году в Стамбуле, явился сильнейшим ударом по освободительному движению и предательством со стороны турок интересов восставшего народа. Хаджи-Давуд решительно выступил против этого договора и всячески препятствовал выполнению его условий. Данный договор до предела обострил противоречия между Хаджи-Давудом и Портой. С этого момента движение принимает и антиосманский характер.
Стамбульский договор привел к резкому усилению экспансии России и Османской империи на Кавказе. Это привело к ряду народных восстаний и выступлений местных феодалов. Внешнеполитическая деятельность Хаджи-Давуда была направлена в этот период на обуздание захватнических устремлений соседних держав и обретение независимости. Во всех своих действиях Хаджи-Давуд опирался на широкую поддержку народных масс.
§3. Заключительный период
борьбы народов Восточного Кавказа против иноземного владычества (1726-1728 гг.)
Несмотря на предательство со стороны Порты, Хаджи-Давуд не сложил оружия и не отказался от дальнейшей борьбы против иноземного господства – за независимость Ширвана. Но, если раньше на пути достижения этой цели стоял только один Иран, то теперь после вмешательства в события России и Турции Хаджи-Давуду предстояла борьба и против их совместной экспансии. Подписав договор, Россия и Турция фактически заключили между собой союз, направленный против Хаджи-Давуда. Поэтому в эти годы все свои усилия Хаджи-Давуд направил на то, чтобы помешать выполнению его условий.
Как сообщает П.Г.Бутков, «Дауд-бег, хан шемахийский… нынешняго кубинского ханства в рустюйском уезде, коего большая часть жителей предалась на его сторону ещё в 1720 года, построил крепость Тенге или Тенги (или Сабрум) на речке Белбеле… от моря верстах в 40, на крутой каменной горе; и с той стороны, с которой можно к оной подходить, обнес каменною стеною»[122]. При разграничении границ Тенгинская крепость отходила к России. Но Хаджи-Давуд, придававший большое значение этому укреплению, как важному опорному пункту на восточных границах своего ханства, отказался передать его России.[123] Это вызвало недовольство как России, так и Османской империи, стремившихся как можно быстрее закрепить за собой условленные по договору территории. В такой ситуации Хаджи-Давуду ничего не оставалось, как попытаться вступить в переговоры с Портой. Турки, уже давно переставшие доверять Хаджи-Давуду, опасаясь его перехода на сторону России, согласились на это. Переговоры, начавшиеся осенью 1726 года, затянулись до весны следующего года. Как доносил русский резидент в Стамбуле И.Неплюев, Хаджи-Давуд даже заплатил туркам 12 тысяч туманов «чтоб ныне границы не окончал»[124]. Но все усилия оказались тщетными. Весной 1727 года работы по разграничению границы были возобновлены.
Тем временем русские войска под командованием А.В.Румянцева осадили крепость Тенга, в которой в тот момент находился сын Хаджи-Давуда Сулейман-бек. Не понаслышке зная о силе русского оружия, Сулейман-бек попытался поднять на оборону крепости всё местное население. Но, несмотря на это, ему не удалось отстоять крепость. Она была захвачена русскими войсками.[125]
Потеря ещё одного стратегически важного пункта заметно ослабила позиции Хаджи-Давуда в противоборстве с царской Россией и султанской Турцией. Хаджи-Давуд ещё раз убедился в том, что турки по-прежнему не считаются с его интересами и не хотят видеть в нем равноправного союзника. Это заставило Хаджи-Давуда снова обратить свои взоры на север, на Россию. «По истощении всех средств, – писал по этому поводу А.А.Неверовский, – он (Хаджи-Давуд – А.Б.) и обращался к русскому правительству с просьбою о принятии его в подданство со всеми владениями»[126]. Однако российское правительство, несколько изменившее свои планы относительно Кавказа после смерти Петра I, снова отказало Хаджи-Давуду в поддержке, мотивировав это тем, что оно не хочет нарушать Стамбульский договор[127], с условиями которого к тому времени Порта практически уже не считалась.
Между тем к Хаджи-Давуду через муганского султана Рамазана обратился шах Тахмасиб II с предложением вступить с ним в союзнические отношения. В письме муганского султана говорилось: «Счастливому командующему, нашему Аджи Давуд хану, ныне указ шахова величества Тахмасиба на имя моё и Мусабеку прислан а особливо вашей милости, а как сие письма получив и в скорости брата своего Мамед хан бека в деревне Жевать вышли чтоб мне с ним видеться, а со мной ныне русских людей только десять человек, а другие с бригадиром и в себя содержите безопасение пожалуй времени не упущай и скоро суды приезжай»[128].
Однако шах и его сторонники просчитались. Они не смогли привлечь Хаджи-Давуда на свою сторону. Хотя Хаджи-Давуд в это время и нуждался в союзниках, но он, будучи тонким политиком и преданным своему делу человеком, очень дипломатично отказал шаху, ответив на письмо муганского султана: «негодно чтобы прежде вам присегать», а потом восстать против русских.[129]
Вскоре о попытке персидского шаха привлечь на свою сторону Хад-жи-Дауда стало известно российскому командованию. Генерал-майор Шипов в донесении в Государственную коллегию иностранных дел передал, что муганский султан и сальянский наиб Гардалибек имеют «злоумысел чинить над нашими людьми и пересылали за Давуд-беком» в Шемаху своих людей с письмом, которые в дороге были пойманы.[130]
Последние попытки договориться с Хаджи-Давудом на своих условиях в этот период предпринимало и турецкое правительство. Об этом свидетельствует архивный документ, сообщающий, что к муганскому султану прибыл с письмом от турок некий Мухаммед-Кули-хан, который затем отправился к Хаджи-Давуду. О чем говорил Хаджи-Давуд с представителем Турции, нам неизвестно. Однако можно предположить, что турки пытались уговорить Хаджи-Давуда отказаться от своей независимой политики и стать, наконец, послушным вассалом султана. Но Хаджи-Давуд и на этот раз не поддался уговорам турок. Он остался верен своей заветной цели, заключавшейся в воссоздании независимого лезгинского государства на территории бывшего Ширванского беглербекства.[131]
Порта, убедившись, что Хаджи-Давуд ни при каких обстоятельствах не согласится стать исполнителем её воли, окончательно отвернулась от него. Недовольство турецких правящих кругов подогревалась тем, что Хаджи-Давуд с каждым днем проявлял всё большую самостоятельность и совершенно не считался с османскими властями. Кроме того, в официальных кругах Османской империи стало известно о намечавшемся сближении Хаджи-Давуда с Россией.[132]
В мае 1728 года по секретному указанию турецкого султана Хаджи-Давуд был приглашён с «визитом вежливости» в Гянджу.[133] Хаджи-Давуд принял это приглашение, видимо, надеясь наладить, наконец, отношения с турками. Однако в Гяндже его арестовали и, пока весть об этом не дошла до Шемахи, перевели сначала в Эрзурум, а оттуда на остров Кипр. Здесь Хаджи-Давуд и провел последние годы своей жизни. Ханом Ширвана был назначен
Чолак-Сурхай Казикумухский.[134] Ему был присвоен чин двухбунчужного паши[135] и жалованье в 3 тысячи рублей в пересчете на русские деньги.[136]
Линия разграничения границ между Россией и Турцией по Стамбульскому договору.
Государство Хаджи-Давуда после разграничения границ по Стамбульскому договору.
Направление действия турецких войск.
Х 1722 Места и годы основных сражений.
Как уже отмечалось, после того как власть в Ширване была официально признана за Хаджи-Давудом, Сурхай «возымев смертельную ненависть к Дауд-беку… действовал против него и против Шемахи неприятельски»[137].Начиная с этого времени, Сурхай постоянно совершал грабительские набеги на владения Хаджи-Давуда, нанеся ему огромный ущерб. Об одном из таких набегов, осуществленном Сурхаем с 6-тысячным отрядом, состоявшим в основном из наемников, собранных из разных мест путем подкупа и подарков, на деревню Дедели – родину Хаджи-Давуда, рассказывает современник событий. Прибыв в Мюшкюр, войско Сурхая окружило деревню. Однако, несмотря на «немаловременную осаду»[138], Сурхаю не удалось взять Дедели, «в котором находился Хаджи-Дауда брат, и оною стеною укрепил»[139]. Потерпев неудачу, Сурхай вернулся в Казикумух.
Недовольный тем, что турки «предпочли ему, природному князю, мужика Дауда», Сурхай «несколько лет наносил туркам… досады»[140]. Одновременно Сурхай всячески старался «различными происками… выставить Хаджи-Дауд-бека в дурном свете пред турецким правительством»[141].
Умело лавируя между Россией и Османской империей и пользуясь сложившимися благоприятными обстоятельствами, Сурхай последовательно добивался своих интересов. «Когда в 1727 году Зурхай показывался, будто он хотел под российскую защиту и империю поддаться, – писал И.Гербер, – то турки всякими мерами старались ево от сего отдержать и на их сторону и владение перевести и того ради ему многие обещания предлагали; а он к тому склонился, ежели он от Порты достойно пожалован будет, то ему турки Кабалу владеть отдали, которой уезд он немедленно своими людьми и занял; только тем не был доволен и взял ещё против их позволения и Агадаш и в оном укрепился, так что турки принуждены были ево ханом шамахинским по ево требованию поставить, что он не больше противности какой им не учинил»[142].
Судя по источникам, в Сурхае проявляла заинтересованность и Россия. «Российский двор, – читаем у П.Г.Буткова, – делал опыт преклонить на свою сторону Сурхая». Обе соперничавшие в регионе державы не желали его перехода на сторону противника. Что касается самого Сурхая, то он «на обе стороны подавал надежду, чтоб увидеть, кто предложит ему полезнейшия кондиции, пока наконец турецкия деньги превозмогли в 1727 году»[143].
Особую заинтересованность России и Турции в Сурхае в этот период, кроме всего прочего, можно объяснить ещё и тем, что присоединение его владения давало возможность каждой из этих держав существенно расширить зону своего влияния и создать предпосылки для дальнейшего его распространения на внутренние горные районы Восточного Кавказа. Как говорится в архивном документе, приняв Сурхая под свою протекцию, Порта пыталась «Сурхаево владение с Шемахою соединить и тем сильнее свою партию в той стране утвердить»[144].
Происки Сурхая, конечно, сыграли определенную роль в решении Порты об отстранении Хаджи-Давуда. Но главная причина, заставившая турецких властей принять такое решение, заключалась, на наш взгляд, в непокорности самого Хаджи-Давуда, его стремлении проводить независимую политику. «Порта, раздраженная непокорством Дауд-Бека, – писал один из русских авторов начала XIX века, – лишила его достоинства шемахинского хана и назначила на его место Сурхай хана»[145]. Это подтверждается и архивным документом: «Турки, недовольные дерзостью и непослушанием Дауд-бека, отдали Шемахинское ханство Сурхай хану»[146].
Таким образом, Сурхай добился того, к чему так самоотверженно стремился многие годы. Он стал правителем довольно обширной территории от Казикумуха до Шемахи. Но взамен полученной власти Сурхай-хан должен был платить «туркам довольно тяжёлые подати»[147].
К сожалению, в историографии существует довольно устойчивое мнение, будто Хаджи-Давуд был «типичным ставленником» турецкого султана. Многие авторы, опираясь на субъективные свидетельства крайне враждебно настроенных к освободительному движению современников, пытаются представить Хаджи-Давуда как послушного орудия в руках Порты. Так В.Н.Левиатов, касаясь последних лет деятельности Хаджи-Давуда, писал: «Судя по действиям Дауд-бека, он превратился в типичного турецкого пашу. Однако, несмотря на то, что он исполнял все требования Порты, он всё же был смещён».[148] Схожего мнения придерживается и Р.М.Магомедов, который считает, что, вступив в турецкое подданство, Хаджи-Давуд отказался от борьбы за политическую независимость и согласился на переход из-под власти шахского Ирана под власть султанской Турции.[149]Аналогично рассуждает и другой дагестанский историк Н.А.Сотавов, отмечая, что турецкое правительство в 1725 году могло опираться только на Хаджи-Давуда и Али-султана, и что с их помощью оно пыталось подавить сопротивление дагестанских горцев, грузин и армян.[150]
На наш взгляд, принимая во внимание приведенные строки, нельзя согласиться с мнением о покорности Хаджи-Давуда Порте. Выше нами были уже приведен ряд архивных документов и свидетельств современников, опровергающих такое мнение. Опираясь на эти источники, мы склонны полагать, что Хаджи-Давуд, посвятивший свою жизнь борьбе за свободу и независимость своего народа и всеми силами стремившийся к возрождению независимого суннитского государства на Восточном Кавказе, не мог идти на поводу у турок, преследовавших на Кавказе собственные интересы.
Зато Сурхай действительно стал послушным орудием османского султана. Об этом неопровержимо свидетельствуют многочисленные архивные документы, свидетельства современников и другие источники. Имеются такие материалы в немалом количестве и в Государственном архиве Республики Дагестан.[151] Став шемахинским ханом, Сурхай начал совершать набеги на прикаспийские районы, находившиеся под властью России. Нет ни малейшего сомнения в том, что эти набеги производились Сурхаем по заданию турецких властей.[152]
Один из опустошительных набегов в декабре 1728 года Сурхай совершил в Сальянскую провинцию. Заодно с ним действовал османский наместник Ибрагим-паша. Как пишет П.Г.Бутков, Сурхай «там бывших людей побил и пленил; устроенные магазины с провиантом и многие там лежащие деревни без остатку выжег, пожитки пограбил и несказанное свирепство производил»[153].
В результате нападения Сурхай-хана на Сальянскую провинцию было разорено 23 деревни, убито 280 человек, а 227 взято в плен, в том числе 72 женщины. Грабители угнали 1516 лошадей, 4902 вола, 6579 баранов, 35 буйволов, 25 верблюдов и забрали с собой большое количество зерна, множество ковров, посуды и других предметов домашнего обихода.[154]
В этот же период Сурхай-ханом в область Кюре был отправлен отряд во главе с Карат-беком, который должен был привести в подданство жителей этой области. Раньше, ещё до назначения Сурхая шемахинским ханом, кюринские старшины оказывали ему поддержку в его набегах, получая за это деньги и разные подарки. Теперь, сделавшись ханом, Сурхай решил подчинить их своей власти. А между тем эта область по Стамбульскому договору должна была отойти к России. Зная о пророссийских настроениях некоторых местных старшин, Сурхай приказал Карат-беку «отвращая оных от подданства России», призывать в его «Сурхаеву службу»[155]. Это было первой попыткой Сурхая подчинить своей власти вольные общества кюринских лезгин. До этого, на наш взгляд, вопреки распространенному мнению, между ними существовали только договорные отношения.
Имеются также сведения о том, что Сурхай совершал частые грабительские набеги и в сторону Кубы, а также Дербента.[156] Но здесь его отряды каждый раз вынуждены были отступать, наталкиваясь на противодействие русских войск.[157]
Всё это показывает, что Сурхай, став шемахинским ханом, не отказался от своего привычного ремесла: грабежей и разбоев. Но, если раньше он это делал только ради собственного обогащения и возвышения, то теперь все эти разбои и грабежи производились по указанию турецких властей и отвечали интересам Порты.
К сожалению, отдельные авторы пытаются представить Сурхая в качестве вождя движения, его главного организатора и руководителя.[158] Надо признать, что Сурхай действительно сыграл не последнюю роль на первом этапе движения, оказав немаловажные услуги повстанцам во главе с Хаджи-Давудом. Однако в дальнейшем Сурхай, преследуя собственные интересы, отстал от движения и начал проводить самостоятельные боевые действия, направленные против повстанцев и их лидера Хаджи-Давуда, стремясь во что бы то ни стало отстранить его от власти и самому стать ханом Ширвана.
Нелишним будет также заметить в этой связи, что освободительные движения и войны, происходившие под религиозными лозунгами в средние века, как правило, возглавлялись духовными лицами, «приобретшими в народе достаточное значение, чтобы окружить себя последователями»[159]. Именно таким человеком и был Хаджи-Давуд. Что касается Сурхая, то не секрет, что он был известен в Ширване больше как разбойник и грабитель, так как часто совершал сюда свои набеги. Маловероятно, чтобы жители Ширвана, составлявшие основную массу восставших, могли последовать за таким человеком и более того признать его своим предводителем. Об этом свидетельствуют и архивные документы, сообщающие о том, что Сурхай, став ширванским ханом, не мог привлечь в свой отряд жителей Ширвана и довольствовался услугами отряда в 200 человек, собранного из казикумухцев и наемников из других мест.[160] Даже в годы, когда Сурхай был союзником Хаджи-Давуда, его отряд насчитывал не более 1000 человек.[161] «Понятно, что с таким малочисленным войском Сурхай никак не мог претендовать на главную роль в освободительном движении, основные действия которого к тому же происходили далеко от его родины. Об этом, очевидно, знали и турки, которые признали в 1722 году ханом Ширвана не Сурхая, а Хаджи-Давуда. Кроме всего этого, о том, что Хаджи-Давуд, а не Сурхай, был главным организатором и руководителем движения убедительно свидетельствуют и почти все источники, сообщающие о тех событиях, многие из которых были приведены выше. Поэтому говорить о Сурхае, как о главном действующем лице движения, на наш взгляд, нет никаких оснований.
Отстраненный от власти, Хаджи-Давуд провел последние годы своей жизни в ссылке – на острове Кипр. К сожалению, мы не располагаем какими-либо материалами, касающимися этого периода его жизни. Изолированный от внешнего мира, Хаджи-Давуд умер вдали от Родины, за свободу и независимость которой он отдал лучшие годы своей жизни.
Таким образом, последние годы борьбы народов Восточного Кавказа против иноземного владычества прошли на фоне всё более расширявшейся экспансии иностранных держав и установления их господства в регионе. После завершения работ по разграничению границ Порта решила отстранить Хаджи-Давуда от власти из-за его непокорности и стремления проводить независимую политику. Отстранение Хаджи-Давуда фактически привело к окончательному поражению освободительного движения и безоговорочному установлению русско-османского господства в регионе.
§4.Причины поражения и значение народно-освободительного движения
Освободительное движение, охватившее почти весь Ширван, Лезгистан и многие районы Дагестана, было подавлено. Более чем 200-летнее персидско-кызылбашское иго сменилось российско-османским владычеством. Вмешательство России, а затем и Османской империи до крайности осложнило обстановку в регионе и практически свело на нет всё, что было достигнуто в предшествующий период. Именно вмешательство иностранных держав, на наш взгляд, и явилось главной причиной поражения движения.
Сильнейшим ударом по народно-освободительному движению стало заключение Стамбульского русско-османского договора в 1724 году, по которому весь Восточный Кавказ был разделен на сферы влияния между двумя империями. Часть Ширвана была признана за Россией, а другая часть должна была находиться «под присмотром» Порты. Этот договор свел на нет все противоречия между Россией и Турцией, и тем самым способствовал усилению их дальнейшей экспансии в регионе.
Существенную роль в поражении движения сыграла предательская политика Порты по отношению к Хаджи-Давуду. Приняв Хаджи-Давуда в свое подданство по стратегическим соображениям (из-за опасения его перехода на сторону России), турки затем делали все возможное для ослабления его позиций в регионе. Одновременно, преследуя свои собственные интересы, Порта всячески старалась использовать его в противоборстве с Россией. Создание независимого государства на территории Ширвана не отвечало интересам Турции, так как она стремилась к захвату всего Восточного Кавказа.
Одной из важных причин поражения движения стало отсутствие единства и наличие разногласий между местными феодальными правителями. Некоторые из них с самого начала выступили на стороне иноземных завоевателей и всячески препятствовали освободительному движению, а многие из тех, кто присоединился к движению, преследовали свои собственные интересы, сильно расходившиеся с интересами восставшего народа. В решающий момент почти все они отвернулись от Хаджи-Давуда, а затем начали проводить самостоятельные боевые действия, направленные против него.
Ещё одна важная причина поражения восставших заключается в их плохом вооружении и недостаточной обученности. В силу этого крестьяне и низы городского населения, составлявшие основную массу армии Хаджи-Давуда, не всегда могли успешно противостоять хорошо вооруженным и профессионально подготовленным войскам противника. Хаджи-Давуд испытывал также большую потребность в тяжелой военной технике. Во многом по этой причине он не смог в свое время овладеть такими важными крепостями, как Дербент и Баку.
Ослаблению движения способствовало также истощение людских и материальных ресурсов в ходе длительной борьбы против иноземного владычества. Морально-психологический надлом сказывался во всём. Большой урон движению наносили происки османской военщины и постоянные набеги некоторых дагестанских феодальных владетелей на ширванские города и села. Это заметно ухудшало и без того тяжёлое положение населения, что приводило к постепенному отходу широких народных масс от движения и сужению его социальной базы.
Определенную роль в поражении движения сыграли и субъективные факторы, связанные с деятельностью самого Хаджи-Давуда Мюшкюрского. Поневоле оказавшись на гребне противоборства двух великих держав, Хаджи-Давуд, по-видимому, не смог до конца понять все тонкости «большой политики». Во многом по этой причине ему не удалось в полной мере использовать русско-османские противоречия в своих целях.
Всё это вместе взятое и привело к поражению освободительной борьбы народов Восточного Кавказа против иноземного владычества в первой трети XVIII века.
Но, несмотря поражение, движение явилось событием огромного значения в истории народов Восточного Кавказа. Без сомнения, оно является одним из важнейших событий региональной истории на всём её протяжении, заложившим начало полному изгнанию иноземных поработителей и освобождению Восточного Кавказа от их владычества. Проходя под антишиитскими лозунгами и преследуя цель возрождения независимого суннитского государства в Ширване, движение безусловно повлияло на развитие и формирование национального самосознания и дальнейшую судьбу лезгинского и других участвовавших в нем народов. Народы Ширвана, Лезгистана и Дагестана избавились от длительного, продолжавшегося более 200 лет, персидско-кызылбашского ига, принесшего им много бед и страданий и препятствовавшего их самобытному развитию. Одновременно движение способствовало подрыву устоев самой Сефевидской империи, приведшей затем к полному её развалу.
Заметное влияние движение оказало на последующую историю народов региона. После кратковременного возобновления персидско-кызылбашского владычества в лице Надира народы Восточного Кавказа окончательно освободились от иноземного ига. Бывшее Ширванское беглербекство распалось на ряд независимых ханств. Обрели независимость и феодальные владения, и союзы сельских общин, расположенные на территории Дагестана. Народно-освободительное движение под руководством Хаджи-Давуда Мюшкюрского оказалось как бы предвестником всех этих событий, сыгравших эпохальную роль в истории народов Восточного Кавказа.
В то же время значение освободительного движения выходит далеко за рамки региональной истории. Оно оказало большое влияние на борьбу других порабощенных Сефевидами народов Закавказья и сопредельных регионов – армян, грузин, курдов, афганцев, арабов и во многом способствовало успеху их борьбы против иноземного господства.
Немаловажное значение мужественная борьба народов Восточного Кавказа за свободу и независимость имеет и в наши дни в деле воспитания молодежи и подрастающего поколения в духе любви к родине и интернационализма.
[1] Спиридонова Е.В. Экономическая политика и экономические взгляды Петра I. М.: Госполитиздат, 1952. С.219.
[2] История России, с начала XVIII до конца XIX в. М.: ООО “Издательство АСТ-ЛТД”, 1998. С.90.
[3] Левиатов В.И. Очерки из истории Азербайджана в ХVIII веке. Баку: Изд. АН Аз. ССР, 1948. С.79.
[4] Тамай А. К истории изгнания иранских захватчиков из Дагестана и Северного Азербайджана // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.З. Оп.1. Д.6. Л.29-30.
[5] Всемирная история. В 24 т. / Бадак А.Н., Войнич И.Е., Волчек Н.М. и др. Минск: Литература, 1996-1999. Т.15. С.76.
[6] Соймонов Ф.И. Описание Каспийского моря и чиненных на оном российских завоеваний, яко часть истории Государя императора Петра Великаго. // Помесячные сочинения об ученых делах. СПб., 1763, январь. С.58; Алкадари Г. Асари Дагестан. Исторические сведения о Дагестане. Махачкала: Юпитер, 1994. С.55.
[7] Соймонов Ф.И. Указ. соч. С.58.
[8] Русско-дагестанские отношения ХVII – первой четверти XVIII вв.: Док. и матер. / Сост. Р.Маршаев. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1958. С.244.
[9] Там же. С.244-246.
[10] Гаджиев В.Г. Роль России в истории Дагестана. М.: Наука, 1965. С.110; История Дагестана. М.: Наука, 1967. Т.I. С.348.
[11] Лысцов В. П. Персидский поход Петра I. М.: Изд. МГУ, 1951. С120.
[12] Маркова О.П. Россия, Закавказье и международные отношения в XVIII в. М.: Наука, 1966. С.105.
[13] Соловьёв С.М. История России с древнейших времен. В 18 кн. М.: Мысль, 1993. Кн.IХ. Т.17-18. С.367.
[14] Сотавов Н.А. Северный Кавказ в русско-иранских и русско-турецких отношениях в XVIII в. От Константинопольского договора до Кючук-Кайнарджийского мира 1700-1774 гг. М.: Наука, 1991. С.59.
[15] Алкадари Г. Указ. соч. С.55.
[16] Потто В.А. Исторический очерк кавказских войн от их начала до присоединения Грузии. Тифлис, 1899. С.26.
[17] Соловьёв С.М. Указ. соч. Кн.IХ. Т.17-18. С.369.
[18] РГАДА. Ф.77: Сношения России с Персией. 1722. Д.18. Л.9; РФ ИИАЭ. Ф.1. Оп.1. Д.59. Л.159, 159об., 160.
[19] Соловьёв С.М. Указ. соч. Кн.IХ. Т.17-18. С.368.
[20] Сборник Императорского русского исторического общества. СПб., 1886-1891. Т.II. С.494, 495 (Далее – СИРИО); Козубский Е.И. История города Дербента. Темир-Хан-Шура: Русская тип. В.М.Сорокина, 1906. С.79.
[21] Русско-дагестанские отношения XVII – первой четверти XVIII вв. С.259-260; Березин И. Путешествие по Дагестану и Закавказью. Казань: Университет. тип., 1850. Ч.2. С.11-12; История Дагестана. Т.I. С.175.
[22] Козубский Е.И. Указ. соч. С.78; Сотавов И.А. Северный Кавказ… С.60.
[23] Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Очерки истории Южного Дагестана. Материалы к истории Дагестана с древнейших времен до начала XX века. Махачкала: Тип. Даг. ФАН СССР, 1964. С.174.
[24] Бакиханов А.К. Гюлистан-и Ирам. Баку: Элм, 1991. С.129.
[25] Цит. по: Козубский Е.И. Указ. соч. С.79.
[26] 1722 г. июля 31. Из донесения А.И.Лопухина Петру I о взаимоотношениях дагестанских владетелей, благожелательном расположении дербентцев и Адиль-Гирея к России // Русско-дагестанские отношения в XVIII – начале ХIХ в. Сб. док. / Сост. В.Г.Гаджиев, Д-М.С.Габиев, Н.А.Магомедов, Ф.З.Феодаева, Р.С.Шихсаидова. М.: Наука, 1988. С.34.
[27] Тамай А. Изгнание кызылбашских захватчиков из Дагестана и Ширвана // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.З. Оп.1. Д.2. Л.11.
[28] Алкадари Г. Указ. соч. С.53.
[29] РГАДА. Ф.77: Сношения России с Персией. 1722. Д.24. Л.68, 68об; Магомедов Р.М. Общественно-экономический и политический строй Дагестана в XVIII – начале XIX вв. Махачкала: Дагучпедгиз, 1957. С.235-236.
[30] Магомедов Р.М. Указ. соч. С.235-236.
[31] Походный журнал 1722 г. Август. СПб., 1913. С.18; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.60.
[32] Рамазанов Х.Х. Очерки истории лезгин (XVIII-XIX вв.) // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.З. Оп.1. Д.75. Л.159.
[33] Цит. по: Лысцов В. Указ .соч. С.123.
[34] О причинах прекращения похода см.: Соловьёв С.М. Указ. соч. Кн.IХ. Т.17-18. С.370; Левиатов В.Н. Указ. соч. С.78-79; Маркова О.П. Указ. соч. С.27; Гаджиев В.Г. Роль России… С.113-114; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.60-61.
[35] Сотавов Н.А. Северный Кавказ…С.60-61.
[36] Цит. по: Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч. С.175.
[37] Рамазанов Х.Х. Указ. соч. // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.3. Оп.1. Д.75. Л.160.
[38] Русско-дагестанские отношения ХVII – первой четверти ХVIII вв. С.268.
[39] Там же. С.269.
[40] Письмо-перевод наиба дербенского к Петру I. 27 сентября 1722 г. // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.59. Л.174.
[41] “Лист” – перевод дербентского наиба к Петру I. 21 октября 1722 г. // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.59. Л.175.
[42] Там же.
[43] Рамазанов X.X., Шихсаидов А.Р. Указ. соч. С.176.
[44] Русско-дагестанские отношения XVII – первой четверти ХVIII вв. С.277.
[45] Сотавов Н.А. Крах “Грозы Вселенной”. Махачкала: Тип. Мининформпечати РД, 2000. С.66.
[46] Соловьёв С.М. Указ. соч. Кн.IХ. Т.17-18. С.385.
[47] Гаджиев В.Г. Роль России… С.112; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.62.
[48] Гаджиев В. Г. Разгром Надир-шаха в Дагестане. Махачкала: Тип. Мининформпечати РД, 1996. С.60.
[49] Гербер И.Г. Описание стран и народов вдоль западного берега Каспийского моря. 1728 г. // ИГЭД. С.103.
[50] Русско-дагестанские отношения XVII – первой четверти ХVIII вв. С.274; РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.387. Л.32.
[51] Русско-дагестанские отношения XVII – первой четверти XVIII вв. С.273.
[52] Гербер И.Г. Указ. соч. С.78, 95.
[53] АВПРИ. Ф.77: Сношения России с Персией. 1723. Д.1. Л.123; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.65.
[54] Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.65.
[55] Алиев Ф.М. Указ. соч. С.37.
[56] АВПРИ.Ф.77:Сношения России с Персией.1723.Д.6.Л.39; Русско-дагестанские отношения XVII-перв. четв. XVIII вв.С.282.
[57] Дата христианского летосчисления на фирмане султана, опубликованном в Актах, собранных Кавказской археографической комиссией (Далее – АКАК), указана неправильно. Зи-л-ка’да 1135 года Хиджры соответствует августу 1723 года.
[58] АКАК. Тифлис, 1885. Т.2. Дополнение к Т.1. С.1091.
[59] РГАДА. Ф.: Коллегия иностранных дел. Сношения России с Персией. 1722. Д.23. Гл.2; Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч. С.175.
[60] Есаи Асан Джалалян. Краткая история страны Албанской (1702-1722 гг.). Баку: Элм, 1989. С.38.
[61] Там же.
[62] Город Мцхета расположен к северо-западу от Тбилиси, у впадения реки Арагви в Куру.
[63] Армянская анонимная хроника. 1722-1736 гг. / Пер. с турецкого и прим. акад. З.М.Буниятова. Баку, 1988. С.7.
[64] Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 год. СПб.: Тип. Императорской АН, 1869. Ч.1. С.51.
[65] Есаи Асан Джалалян. Указ. соч. С.38.
[66] Иванов М.С. Очерк истории Ирана. М.: Политическая лит-ра, 1952. С.84.
[67] Там же. С.85.
[68] История Азербайджана. Баку: Изд. АН Азерб. ССР, 1958. Т.1. С.303; Алиев Ф.М. Антииранские выступления и борьба против турецкой оккупации в Азербайджане в первой половине XVIII в. Баку: Элм, 1975. С.54.
[69] Потто В.А. Исторический очерк кавказских войн… С.28.
[70] АВПРИ. Ф.Персидские дела. Д.20. Л.2-2а; Абдуллаев Г.Б. Азербайджан в XVIII веке и взаимоотношения с Россией. Баку: Изд. АН Аз. ССР, 1965. С.20–21.
[71] Лысцов В.П. Указ. соч. С.126.
[72] РГВИА. Ф.ВУА. Д.1539. Л.60; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.58.
[73] История Азербайджана. Т.I. С.303.
[74] Алиев Ф.М. Указ. соч. С.60.
[75] РГАДА. Ф.Кабинет Петра Великого. Отд.II. Кн.63. Л.41; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.61; История Азербайджана. Т.I. С.304.
[76] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.48-49.
[77] История Азербайджана. Т.1. С.304.
[78] Текст договора см.: Договоры России с Востоком, политические и торговые / Сост. Т.Д.Юзефович. СПб.: Тип. Бакста, 1869. С.185-189; Русско-дагестанские отношения в XVII – первой четверти XVIII в. С.284-287.
[79] Русско-дагестанские отношения XVII – первой четверти XVIII вв. С.286.
[80] РГАДА. Царские подлинные письма. Т.XII. №11. Л.101-102; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.64.
[81] Цит. по: Соловьев С.М. Указ. соч. Кн.IХ. Т.17-18. С.375; Русско-дагестанские отношения в ХVIII – начале ХIХ в. С.53; РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.551. Л.15, 16.
[82] Лысцов В. Указ. соч. С.150-151.
[83] Полное собрание законов Российской империи с 1649 г. СПб., 1830. Т.VII. №4531. С.303-305 (Далее – ПСЗ); СИРИО. Т.52. С.19-29; Русско-дагестанские отношения ХVII – первой четверти ХVIII вв. С.297-302; Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.58-62; Соловьев С.М. Указ. соч. Кн.IХ. Т.17-18. С. 391-392.
[84] Цит. по: Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.58-59.
[85] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.59-60; Левиатов В.Н. Указ. соч. С.86.
[86] Магомедов Р.М.Даргинцы в дагестанском историческом процессе. Махачкала: Дагкнигоиздат,1999.Кн.2.С.102.
[87] Цит. по: Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.60.
[88] Левиатов В.Н. Указ. соч. С.87.
[89] Русско-дагестанские отношения ХVII – первой четверти ХVIII вв. С.298.
[90] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.90.
[91] Гербер И.Г. Указ. соч. С.90-91.
[92] Там же. С.91.
[93] См. нп.: Левиатов В.Н. Указ. соч. С.87; Абдурахманов А.А. Азербайджан во взаимоотношениях России, Турции и Ирана в первой половине ХVIII в. Баку, 1964. С.33-34; Гаджиев В.Г. Роль России… С.109; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.63-65.
[94] Гаджиев В.Г. Роль России… С.116; Алиев Б.Г. Умаханов М-С. К. Союзы сельских общин в борьбе за независимость Дагестана в XVII – первой половине XVIII в. // Освободительная борьба народов Дагестана в эпоху средневековья. Махачкала, 1986. С.63; Сотавов Н.А. Крах… С.69.
[95] Гербер И.Г. Указ. соч. С. 102-103.
[96] Рамазанов Х.Х., Шихсаидов А.Р. Указ. соч. С.175.
[97] Сысоев В. Начальный очерк истории Азербайджана. Баку, 1925. С.94.
[98] Абдуллаев Г.Б. Указ. соч. С.24.
[99] Бутков И.Г. Указ. соч. Ч.1. С.70.
[100] Цит. по: Левиатов В.Н. Указ. соч. С.84.
[101] АВПРИ. Ф.77: Сношения России с Персией. 1723. Д.1. Л.100-101.
[102] ГАРД. Ф.335: Комендант крепости Терки. Оп.1. Ед.хр.29. Л.1об.
[103] Шамхалы Тарковские // ССКГ. Вып.1. С.59; Магомедов Р.М. Общественно-экономический и политический строй… С.184; История Дагестана. Т.I. С.351.
[104] Потто В.А. Два века терского казачества (1557-1801). Владикавказ, 1912. Т.2. С.98.
[105] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.82-83; Неверовский А.А. Краткий исторический взгляд на Северный и Средний Дагестан в топографическом и статистическом отношениях до уничтожения влияния лезгинов на Закавказье. СПб., 1847. С.17.
[106] Броневский С. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. Майкоп: ПК “Идигов продукт”, 1991 (Репринт. изд. от 1823 г. (М.: Тип. С.Селивановского)). С.300.
[107] История Азербайджана. Т.1. С.311-312.
[108] РГВИА. Ф.20: Воинская экспедиция военной коллегии. Оп.1, Ед.хр.9. Л.85; АВПРИ. Ф.89: Сношения России с Турцией. Оп.1. 1726. Д.З. Л.56об-58об; Сотавов Н.А. Крах… С.72.
[109] Абдуллаев Г.Б. Указ. соч. С.89.
[110] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.79.
[111] АВПРИ. Ф.89: Сношения России с Турцией. Оп.1. 1724. Д.6. Л.32, 32об; Сотавов Н.А. Крах… С.69.
[112] АВПРИ.Ф.77: Сношения России с Персией. 1725. Оп.1. Д.5.Л.238; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.77.
[113] Журнал Верховного тайного совета от 23 марта 1726 года // СИРИО. Т.55. С.131-132; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.83.
[114] АКАК. 1886. Т.2. Доп. к Т.1. С.1080.
[115] Hammer J. von Geschichte des Osmanischen Reiches. Pest, 1830. Bd.7. P.297.
[116] АВПРИ.Ф.77:Сношения России с Персией.1722.Оп.I.Д.18.Л.57.
[117] Есаи Асан Джалалян. Указ. соч.С.31-32.
[118] Гербер И.Г. Указ. соч. С.94.
[119] Там же. С.95.
[120] Там же.
[121] Там же.
[122] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.70.
[123] История Азербайджана. Т.1. С.312.
[124] АВПРИ. Ф.77: Сношения России с Персией. 1726. Д.9. Л.248-250; Там же. Ф.89: Сношения России с Турцией. 1726. Д.16. Л.30-32об;
[125] История Азербайджана. Т.1. С.312; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.76.
[126] Неверовский А.А. Указ. соч. С.21.
[127] Гаджиев В.Г. Роль России… С.117.
[128] От Рамазан солтана писаное письмо Хаджи-Дауд хану. АВПРИ. Ф.77: Сношения России с Персией. Оп.1. 1727. Д.9. Л.468б, 469а; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.82.
[129] От Хаджи Дауд хана к Рамазан Салтану. АВПРИ. Ф.77: Сношения России с Персией. Оп.1. 1727. Д.9. Л.469а, 469б; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.82.
[130] АВПРИ. Ф.77: Сношения России с Персией. Оп.1. 1727. Д.9. Л.463а; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.82.
[131] Там же. Л.464а.
[132] Алиев Ф.М. Указ. соч. С.83-84.
[133] АВПРИ. Ф.89: Сношения России с Турцией. 1729. Д.6. Л.54, 212; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.76.
[134] Гербер И.Г. Указ. соч. С.94; Гаджиев В.Г. Роль России… С.117; История Дагестана. Т.1. С.351.
[135] Бунчук-пучок из конских волос, знак различия для турецких пашей.
[136] Маршаев Р., Бутаев Б. История лакцев. Махачкала: Тип. Госкомиздата ДССР, 1991. С.99.
[137] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.88.
[138] Там же. С.70.
[139] Гербер И.Г. Указ. соч. С.103.
[140] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.10, 53.
[141] Комаров А. Казикумухские и кюринские ханы // ССКГ. Вып.2. С.10.
[142] Гербер И.Г. Указ. соч. С.97.
[143] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.53.
[144] АВПРИ. Ф.89: Сношения России с Турцией. 1728. Д.4. Л.97об-98; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.77.
[145] Бутурлин Д.П. Военная история походов россиян в ХVIII столетии. СПб., 1823. Ч.2. Т.IV. С.105.
[146] РГВИА. Ф.ВУА. Д.1540. Л.108б; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.84.
[147] Алиев Ф.М. Указ. соч. С.84-85.
[148] Левиатов В.Н. Указ. соч. С.97.
[149] Магомедов Р.М.История Дагестана.Махачкала:дагучпедгиз,1968.С.172.
[150] Сотавов Н.А.Северный Кавказ…С.69.
[151] ГАРД. Ф.18: Дербентский комендант. Оп.1. Ед.хр.38. Л.7об; Ф.301: Бакинский комендант. Оп.1. Ед.хр.45. Л.65. Там же. Ед.хр.31. Л.5-5об.; Ф.329: Комендант крепости Астара. Оп.1. Ед.хр.4. Л.1-1об; Ф.347: Канцелярия генерал-майора Фаминцына. Оп.1. Ед.хр.1. Л.13.
[152] Алиев Ф.М. Указ. соч. С.85.
[153] Бутков П.Г. Указ. соч. Ч.1. С.89.
[154] ГАРД. Ф.301: Бакинский комендант. Оп.1. Ед.хр.31. Л.5-5об.
[155] АВПРИ. Ф.89: Сношения России с Турцией. 1729. Д.5. Л.136-136об.; Сотавов Н.А. Северный Кавказ… С.79.
[156] Абдурахманов А.А. Указ. соч. С.44; Сотавов Н.А. Северный Кавказ…С.80.
[157] Зиссерман А. Военно-исторические очерки // Русский вестник. 1877, апрель, С.660; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.88.
[158] См. нп.: Маршаев Р., Бутаев Б. Указ. соч. С.97-99; Магомедов Р.М. Общественно-экономический и политический строй… С.285.
[159] Казембек М. Мюридизм и Шамиль / Русское слово. 1859. №12. С.194; Абдуллаев М. Казембек – ученый и мыслитель. Махачкала, 1963. С.109.
[160] АВПРИ. Ф.77: Сношения России с Персией. 1729. Оп.1. Д.1. Л.162б; Алиев Ф.М. Указ. соч. С.88.
[161] Запись в журнале консула в Персии Аврамова С. от 1721 г. октября 31 // РФ ИИАЭ ДНЦ РАН. Ф.1. Оп.1. Д.59. Л.123.